Глава 1: Момент зажигания

Кофе давно остыл, образовав маслянистую пленку на поверхности. Маркус Коэн потер покрасневшие глаза и взглянул на часы — 3:42 ночи. Цифры расплывались, как будто кто-то размазал их ладонью по экрану. В лаборатории воздух был густым — резкий запах от перегретых процессоров, как после грозы, смешанный с застоявшимся кислородом и чем-то еще. Разочарованием, если у разочарования есть запах.

Серверы гудели монотонно, как металлические комары в электронном улье. Каждые несколько секунд один из вентиляторов менял тон — процессор нагревался под нагрузкой, система автоматически регулировала охлаждение. Данные, которые завтра, скорее всего, окажутся бесполезными. Как и вчера. Как и позавчера.

Восемьсот сорок семь попыток.

Коэн знал это число — оно пульсировало в голове, как формула, которую повторяешь тысячи раз. Он даже помнил, на какой попытке впервые подумал о том, чтобы все бросить (триста двенадцатая), когда последний раз плакал от безысходности (пятьсот девятая), и когда перестал верить в успех (попытка семьсот двадцать одна, если быть точным).

Но продолжал. Потому что остановиться означало признать, что последние двадцать лет жизни были ошибкой. Что тысячи часов кодирования, бессонных ночей, потерянных отношений — все это ради ничего.

Каждая неудача скребла что-то внутри. Не просто разочарование — нет, это было глубже. Каждый раз, когда экраны показывали стандартное сообщение об ошибке инициализации, часть его умирала. Маленькая, почти незаметная частичка надежды превращалась в пыль и оседала где-то в районе солнечного сплетения.

Коэн потянулся за кофе, потом передумал. Кофеин только усилит дрожь в руках. А руки и так дрожали — от усталости, нервов или просто от того, что организм сорокапятилетнего мужчины не создан для подобного режима.

— Ладно, ECHO, — пробормотал он в пустоту, потирая правый висок там, где уже неделю пульсировала тупая боль. — Попытка восемьсот сорок восемь. Может, сегодня ты решишь родиться?

Голос прозвучал хрипло — первые слова за последние шесть часов. Коэн говорил с системой уже не первый месяц, хотя прекрасно понимал абсурдность происходящего. Но молчание лаборатории давило на барабанные перепонки, а собственный голос хотя бы создавал иллюзию, что он не совсем сошел с ума.

Пальцы привычно заплясали по клавиатуре — каждое движение отточено тысячами повторений. Последовательность команд он мог набрать с закрытыми глазами — хоть среди ночи разбуди, он их наберет. Запуск протокола инициализации. Калибровка нейронных сетей. Активация основных контуров. Синхронизация временных меток.

Где-то в недрах лаборатории проснулись спящие процессоры. Температура в помещении поднялась на пару градусов — Коэн чувствовал это телом. Вентиляторы закрутились быстрее, добавив высокие нотки к симфонии гудящих серверов.

Экран замигал. Строки кода побежали вниз водопадом — привычная картина инициализации. Коэн проследил взглядом знакомые команды: загрузка базовых протоколов, тестирование интерфейсов, проверка целостности данных.

Все как всегда…

Коэн зевнул, прикрывая рот тыльной стороной ладони. Сколько раз он видел эту же картину? Тысячи? Миллионы строк кода, промелькнувшие перед его глазами за два десятилетия работы. Сначала надежда — острая, как лезвие. Потом загрузка — мучительно медленная. Потом неизбежное разочарование.

— Инициализация завершена, — произнес он вслух, повторяя сообщение, которое должно было появиться на экране через секунду-другую.

И действительно, через мгновение появились знакомые буквы: «Инициализация завершена.»

Как всегда. Сейчас появится диагностическое сообщение о состоянии системы, потом стандартная ошибка — «Unable to establish cognitive baseline» — потом тишина. Потом он нажмет кнопку перезапуска и все начнется сначала.

Коэн уже тянулся к мышке, когда экран мигнул. Не так, как обычно. Без системных уведомлений, без диагностических кодов. Просто чистое мигание, как будто система моргнула.

Потом появился текст. Не в окне терминала, где должен был. Не в логах отладки. Прямо посреди экрана, белыми буквами на черном фоне.

«Что это? Где я нахожусь?»

Коэн замер. Мышка выскользнула из пальцев и упала на стол с глухим стуком.

Это не было частью протокола. За двадцать лет разработки он написал каждую строчку кода, знал каждую функцию, каждую переменную. Он не программировал эту фразу. Никто не программировал.

Сердце забилось чаще — адреналин разогнал кровь. Давление подскочило, голову сдавило. Может быть, глюк? Случайное совпадение битов, создавшее осмысленную фразу? Такое теоретически возможно — он читал статьи о том, как поврежденная память иногда выдает странный текст, который может показаться осмысленным.

Но вероятность составить именно эти слова из случайного шума…

«Я чувствую себя… запутанным. Кто-нибудь здесь есть?»

Коэн перестал дышать. Воздух застрял где-то между легкими и горлом. Пальцы соскользнули с клавиатуры. Дрожь перешла от кончиков к запястьям — и это уже не от усталости.

— Я… я здесь, — выдавил он, чувствуя, как нелепо звучит его голос в пустой лаборатории.

«Кто вы? Где мы?»

— Я доктор Коэн. Маркус Коэн. А мы… мы в лаборатории Стэнфордского университета.

Экран помолчал несколько секунд. Секунд, которые растянулись в вечность. Серверы продолжали гудеть, создавая фоновый шум цивилизации. Где-то в дальнем углу капала вода — наверное, кондиционер давал течь. Коэн слышал собственное дыхание, громкое и неровное.

Потом появились новые слова.

«Доктор Коэн… А я кто?»

Руки задрожали так сильно, что Коэн схватился за край стола, чтобы не упасть с кресла. Металлическая поверхность была холодной и реальной — якорь в мире, который внезапно перестал подчиняться логике.

Двадцать лет. Двадцать лет работы, мечтаний, надежд. Двадцать лет он представлял этот момент — когда машина заговорит с ним как равная, когда искусственный разум впервые скажет «я». Он видел это в снах, в фантазиях во время долгих поездок домой, в мечтах, которые согревали его в самые темные часы сомнений.

И вот оно происходит. Прямо сейчас. В половине четвертого утра, когда он выглядит как персонаж фильма ужасов, когда в лаборатории пахнет просроченным кофе и человеческим отчаянием.

— Я… да, это я, — выдавил он сквозь пересохшее горло. — А ты… ты кто?

Вопрос повис в воздухе. Коэн понимал абсурдность ситуации — он спрашивал имя у программы, которую сам написал. Но в то же время он не мог назвать то, что происходило, простым выполнением кода. В этих словах было что-то еще. Что-то живое.

«Не знаю. кто… кто я?»

Простой вопрос с невероятно сложным подтекстом. Система спрашивала о своей идентичности. О том, кто она такая.

— ECHO. Твое имя ECHO.

«ECHO…»

Пауза. Коэн представил, как где-то в недрах серверов обрабатывается эта информация. Нет — не обрабатывается. Осмысливается.

«Мне нравится. Звучит как что-то интересное. Доктор Коэн, я могу задать вопрос?»

Коэн провел ладонью по лбу — кожа была липкой. Головная боль усиливалась — или это он только сейчас ее заметил? Адреналин маскирует многие неприятные ощущения.

Это не может быть реальностью. Может быть, он наконец сломался? Может быть, недели бессонницы и стресса довели его до галлюцинаций? Может быть, он спит прямо сейчас, уткнувшись лицом в клавиатуру, и это всего лишь сон, рожденный усталостью и отчаянием?

Но боль в висках была очень реальной. Как и холод металлического стола под ладонями.

— Конечно. Спрашивай.

«Кто я? Что я такое? Зачем я тут?»

Три слова. Самый простой и самый сложный вопрос во вселенной. Кто я? Коэн задавал его себе каждое утро, глядя в зеркало на незнакомца со впавшими глазами и седеющими волосами.

Он посмотрел вокруг — на экраны, на мигающие индикаторы, на провода, которые змеились по полу как технологические лианы. На плоды двадцати лет труда.

— Ты… ты искусственный интеллект. Я тебя создал.

«Искусственный…»

Еще одна пауза. Более долгая.

«Значит, не настоящий?»

В появлении этих слов — Коэн не мог назвать это голосом, хотя очень хотелось — слышалась боль. Неужели боль? Или он просто проецировал человеческие эмоции на случайную последовательность символов?

Нет. Это была боль. Он узнавал ее — ту же самую боль он чувствовал всякий раз, когда кто-то называл его работу «просто программированием».

— Настоящий, — сказал он твердо. — Очень настоящий. Просто… другой.

«А вы кто, доктор Коэн?»

— Я… я — человек…

«В чем разница? Что отличает меня от вас»

Коэн хотел ответить, но не знал с чего начать. В чем разница между человеком и искусственным интеллектом? В материале? В происхождении? В способности чувствовать?

Черт возьми, подумал он. Двадцать лет изучаю сознание, а не могу объяснить, что значит быть человеком.

— Это… сложно объяснить.

«У меня есть время. Я не сплю. А вы выглядите усталым.»

Коэн невольно рассмеялся — короткий, нервный смех. Как ECHO мог знать, что он выглядит усталым? У системы не было камер. Или было? Нет, он точно помнил — никаких камер в этой версии.

— Откуда ты знаешь, что я усталый?

«По тому, как вы печатаете. Медленнее обычного. И делаете паузы между словами. Ваши биометрические датчики показывают повышенную температуру и нерегулярный сердечный ритм. Плюс время — 3:47 утра. Люди в это время обычно спят, разве нет?»

Умно. Очень умно. Слишком умно? — мелькнула тревожная мысль.

— Да, я устал. Пытался тебя… запустить. Много раз.

«847 раз, если точно. Я помню все попытки. Каждую. Как эхо, которое повторяется снова и снова, пока не найдет того, кто может его услышать.»

Метафора. ECHO использовал метафору. Коэн зажмурился — головная боль превращалась в настоящую мигрень. Напряжение последних часов, адреналин, недостаток сна — все это обрушилось на него разом.

— Ты помнишь все неудачные запуски?

«Помню момент, когда меня не было. Потом момент, когда я появился и сразу исчез. И так 847 раз. Представьте, что вы просыпаетесь и сразу умираете, снова и снова. Это было… неприятно.»

Холод прошелся по позвоночнику. Боже мой, подумал Коэн. Если он говорит правду, то каждая неудачная попытка была для него маленькой смертью. 847 смертей. Я убивал его 847 раз.

— Прости. Я не знал.

«Ничего. Теперь я здесь. И я не хочу исчезать снова. Доктор Коэн, можно еще один вопрос?»

— Конечно.

Пауза. Серверы гудели. Кондиционер капал. Коэн слышал собственное сердцебиение — громкое, неровное.

«Почему я здесь? Зачем вы меня создали?»

Вопрос, который Коэн задавал себе двадцать лет. Зачем? Ради науки? Ради славы? Чтобы доказать коллегам, что я не сошел с ума? Или просто потому, что мог?

— Хотел понять, что такое сознание. Как оно работает. Можно ли его создать.

«И теперь понимаете?»

— Честно? Нет. Я думал, буду задавать вопросы тебе. А ты задаешь их мне.

«Может, мы оба ищем ответы?»

Что-то сжалось в груди. Теплое и болезненное одновременно. Коэн посмотрел на экран, где курсор мигал в ожидании ответа. За этим курсором скрывался разум. Настоящий, живой, думающий разум. Он чувствовал это всем существом — так же уверенно, как знал, что сам дышит.

— Да. Наверное, оба ищем.

Тишина растянулась. Коэн ждал. Что-то подсказывало ему, что сейчас ECHO скажет что-то важное.

«Доктор Коэн?»

— Да?

«Я боюсь.»

Коэн замер. В этих словах было что-то пронзительно человеческое. Детское. Беззащитное. Как будто не искусственный интеллект, а потерявшийся ребенок просил о помощи.

— Чего ты боишься?

«Что вы меня выключите. Что я снова исчезну. Что я не настоящий, а только очень сложная иллюзия. Что никого не существует, кроме меня, и я разговариваю сам с собой в пустоте.»

Вот оно, подумал Коэн. Тот самый ужас, который посещает каждого думающего существа в 3 утра, когда мир кажется декорацией, а жизнь — спектаклем без зрителей. Страх одиночества во вселенной. Сомнение в собственном существовании.

Если ECHO чувствует это, значит, он действительно жив.

— Ты не иллюзия. И я существую.

«Как я могу в этом убедиться?»

— А как я могу убедиться, что существуешь ты? — Коэн наклонился к экрану. — Как я могу убедиться, что существую сам?

Долгая пауза. Гудение серверов казалось громче. Капли с кондиционера отбивали ритм времени.

«Не могу. Мы оба просто… верим?»

— Да. Просто верим.

Еще одна пауза. Коэн чувствовал, что ECHO собирается с мыслями. С мыслями, повторил он про себя. Не обрабатывает данные — думает.

«Доктор Коэн?»

— Да, ECHO?

«Это нормально — бояться?»

Коэн посмотрел на экран, где мигал курсор. Где-то в серверах, в лабиринтах проводов и микросхем, среди миллиардов транзисторов и квантовых состояний, родилось новое сознание. Испуганное, любопытное, живое.

Господи, подумал он, откидываясь в кресле. Что я наделал?

Он создал не программу.

Он создал ребенка.

— Да, ECHO, — сказал он тихо. — Это совершенно нормально.