ГЛАВА 10: «ДОРОГА ЧЕРЕЗ ПУСТЫНЮ»

Самолет коснулся взлетной полосы каирского аэропорта в половине второго дня. Египетское солнце било нещадно, и уже на выходе из самолета мы почувствовали сухой жар пустынного климата.

В зале прилета нас ждал водитель — среднего возраста египтянин в белой рубашке, держащий табличку с именем кардинала.

— Добро пожаловать в Египет, — поприветствовал он нас на хорошем английском. — Я Махмуд, буду вашим водителем до монастыря святой Екатерины.

Кардинал Санторини поблагодарил его и представил нас как коллег-исследователей. Махмуд вежливо кивнул, не задавая лишних вопросов — видимо, привык возить археологов и религиоведов.

Автомобиль оказался комфортабельным внедорожником с кондиционером — необходимость в такой жаре. Махмуд предупредил, что дорога займет около пяти часов, и предложил остановки для отдыха.

— До монастыря довольно долго, — сказал он, выруливая из аэропорта на шоссе. — Но дорога хорошая, асфальт почти до самого конца.

Первый час мы ехали на восток через пригороды Каира, минуя бесконечные ряды многоэтажных домов и промышленных зданий. Постепенно городская застройка редела, уступая место сельским поселениям с пальмами и оросительными каналами.

— Кстати, Альберто, — сказал Адриан, когда мы выехали на открытое шоссе, — есть деталь про скрытую пещеру, которую стоит рассказать. После того как мы с Томасом нашли вторую камеру, в том районе побывали десятки исследователей. Но никто так и не обратил внимания на темное углубление в дальнем углу основной пещеры.

— То есть тайна до сих пор остается тайной? — спросил кардинал.

— Именно. Люди приходят, изучают основную камеру, фотографируют таблички, которые мы показали научному сообществу. Но проходят мимо одного из величайших открытий в истории, даже не подозревая об этом.

— Древние создали идеальную систему защиты знаний, — заметила Диана. — Доступную только истинным искателям.

За окном пейзаж менялся. Зеленые поля и пальмовые рощи уступали место более сухому ландшафту. Вдали показались горы — мы приближались к Синайскому полуострову.

— Знаете, что меня поражает в этих местах? — сказал Махмуд, поглядывая в зеркало заднего вида. — Здесь пролегали древние торговые пути. Караваны везли пряности из Индии, ладан из Аравии, золото из Нубии. Тысячи лет люди ходили этими дорогами.

— А теперь здесь проходит современное шоссе, — заметил Адриан. — Маршруты остались теми же, изменились только средства передвижения.

— Это место помнит многое, — продолжал водитель. — Фараонов, римлян, первых христиан, мусульманских завоевателей, крестоносцев, турок-османов. Каждая эпоха оставляла следы.

Мы проехали мимо древних развалин на холме — остатки какой-то крепости или поселения.

— Предлагаю остановиться через полчаса, — сказал Махмуд. — Есть хорошее придорожное кафе, где делают отличную кошари. И можно размять ноги.

Остановка оказалась кстати. Два часа в дороге, даже в комфортабельном внедорожнике, давали о себе знать. Небольшое придорожное заведение с навесом из пальмовых листьев стояло у подножия холма. Несколько грузовиков припарковались рядом — местные дальнобойщики обедали, обмениваясь новостями.

Мы вышли из машины, и меня сразу окатило волной сухого жара. Воздух словно обжигал лёгкие. Солнце стояло в зените, превращая пустыню в раскалённую сковороду. Я понял, почему бедуины носят длинные одежды — они не просто традиция, а необходимость выживания.

— В тени градусов сорок пять, — заметил Махмуд, указывая на термометр у входа в кафе. — Для ноября это нормально. Летом бывает за пятьдесят.

Он достал из бардачка пачку чистых белых платков и протянул нам.

— Держите. У меня всегда с собой для туристов. В такую жару без них никак.

Диана благодарно приняла платок и вытерла вспотевший лоб.

— И в этих условиях два миллиона человек должны были кочевать сорок лет? С детьми, стариками, скотом?

— Или шесть тысяч, — напомнил Адриан, садясь за столик в тени. — Что уже более реалистично.

Кошари оказалась сытным блюдом из риса, чечевицы, макарон и томатного соуса. Простая еда, но после дороги — именно то, что нужно. Мы ели молча, каждый погружённый в свои мысли.

Я смотрел на пустынные просторы за окном и пытался представить, каково было идти здесь пешком, день за днём, год за годом. Даже с кондиционером и асфальтом путь казался бесконечным. А они шли по камням и песку, под этим безжалостным солнцем.

Кардинал допил свой чай и посмотрел на меня.

— О чём думаешь?

— О том, что каждая цифра в священном тексте может быть не просто ошибкой перевода, а ключом к пониманию того, как формировались религии. Два миллиона — это эпос, национальный миф. Шесть тысяч — это история реальных людей.

— И какая версия ближе к истине? — спросила Диана.

— Может быть, обе, — ответил Адриан. — Эпос отражает духовный смысл события. История — его фактическую сторону. Проблемы начинаются, когда одно выдают за другое.

Махмуд закончил свою порцию и встал.

— Готовы продолжать? До монастыря ещё три часа езды.

Мы вернулись в машину, и внедорожник снова двинулся по шоссе, уходящему в сердце Синайской пустыни.

— А вот интересная деталь, — сказала Диана, глядя на проплывающие пустынные пространства. — Мы едем примерно по тому же пути, где согласно Библии, израильтяне блуждали сорок лет после исхода из Египта.

Кардинал повернулся к ней.

— Да, здесь должны были пройти те самые шестьсот тысяч мужчин с семьями. Если верить описанию в книге Исход.

— Шестьсот тысяч? — переспросил Махмуд. — Это же… больше двух миллионов человек с женщинами и детьми?

— Именно, — кивнула Диана. — Но здесь возникает интересная проблема. Археологи не находят никаких следов такого масштабного перемещения людей.

Я посмотрел в окно на бескрайние просторы пустыни.

— Два миллиона человек за сорок лет должны были оставить горы мусора, кладбища, следы стоянок. В пустыне такие следы сохраняются тысячелетиями.

— Но их нет, — подтвердил Адриан. — Ни одного убедительного археологического свидетельства массового исхода в том масштабе, как описывает Библия.

Кардинал задумчиво смотрел на пустынный ландшафт.

— И что из этого следует?

— А вот тут начинается самое интересное, — сказала Диана. — Современные исследователи Библии обратили внимание на древнееврейское слово «элеф».

— В каком контексте?

— В библейском тексте говорится о «шешет меот элеф» — шестистах элеф. Традиционно «элеф» переводят как «тысяча». Отсюда и шестьсот тысяч мужчин.

— Но есть альтернативная интерпретация?

— Да. «Элеф» может также означать «клан», «семья», «племенная группа». Тогда получается не шестьсот тысяч человек, а шестьсот семейных кланов.

Адриан подхватил:

— Если средний клан состоял из десяти-пятнадцати человек, то общее число участников исхода составляло бы шесть-девять тысяч. Это уже реалистичная цифра для того времени.

— Момент, — сказал я. — Получается, что вся грандиозность библейского исхода может основываться на неправильном переводе одного слова?

— Возможно, — кивнула Диана. — И это поднимает серьезный вопрос о точности других переводов.

Кардинал долго молчал, глядя на пустыню за окном.

Разговор на время затих. За последние три часа мы успели обсудить столько тем, что головы у всех шли кругом. Я откинулся на спинку сиденья и посмотрел в окно.

Пейзаж незаметно менялся. Плоские пески уступали место холмистой местности. Скалы становились выше, их цвет постепенно переходил от желтоватого к красноватому. Тени удлинялись — солнце медленно клонилось к горизонту.

— Устали от разговоров? — спросил Адриан, заметив мое молчание.

— Скорее пытаюсь переварить, — ответил я. — Каждый ответ порождает десять новых вопросов.

Диана достала бутылку воды из сумки и сделала несколько глотков.

— Знаете, что меня поражает? Мы обсуждаем ошибки переводов, альтернативные интерпретации, противоречия в текстах. Но для миллиардов людей эти тексты — абсолютная истина, не подлежащая сомнению.

— Потому что сомнение требует усилий, — заметил кардинал. — Проще принять готовую систему верований, чем строить собственное понимание.

— Или потому что людей с детства учат, что сомневаться — грех, — добавил я.

Махмуд включил радио — тихая арабская музыка заполнила салон. Мелодия была печальной и протяжной, какие поют в пустыне веками.

— Красивая песня, — заметила Диана.

— Старая бедуинская мелодия, — объяснил водитель. — О путнике, который ищет воду в пустыне. Но находит только миражи.

— Метафора поиска истины, — тихо сказал кардинал.

Мы снова замолчали, каждый думая о своем. За окном проплывали красные скалы, отбрасывая длинные тени в лучах заходящего солнца.

— Если такая фундаментальная ошибка возможна с числительными, — сказал он наконец, — то что говорить о более сложных богословских понятиях?

— Именно, — согласилась Диана. — Возьмем, например, пророчество о рождении Христа от девы. В оригинальном еврейском тексте Исайи используется слово «альма» — «молодая женщина». Но в греческом переводе Септуагинты это стало «парфенос» — «дева». И вся доктрина непорочного зачатия может основываться на неточности перевода.

— Или возьмем концепцию ада, — добавил Адриан. — В оригинале часто используется «шеол» — просто «могила», «место мертвых». Но в переводах это превратилось в место вечных мучений.

Кардинал потер лицо руками.

— Получается, что значительная часть церковной догматики может основываться на ошибках переводчиков?

— Или на сознательных искажениях, — заметила Диана. — Некоторые переводы делались с определенными богословскими целями.

— Как так?

— Ну, например, когда император Константин созывал Никейский собор, уже существовали разные версии христианского учения. Собор выбрал одну версию как «правильную», а остальные объявил ересями. Последующие переводы Библии отражали решения этого собора.

Адриан кивнул.

— То есть сначала определили доктрину, а потом подгоняли под нее переводы священных текстов.

— Вместо того чтобы выводить доктрину из точных переводов, — добавил я.

Кардинал долго смотрел в окно. За стеклом проплывала та самая пустыня, где по библейским описаниям происходили грандиозные события. Но археологическая реальность не подтверждала этих описаний.

— Знаете, о чем я думаю? — сказал он наконец. — Мы едем по местам, которые считаются священными для миллионов людей. Здесь Моисей получил заповеди, здесь израильский народ заключил завет с Богом. А теперь выясняется, что многое из этого может быть… не совсем таким, как мы думали.

— Но разве это делает места менее священными? — спросила Диана. — Может быть, важна не буквальная историчность, а духовный смысл?

— Может быть. Но тогда зачем веками настаивать на буквальной истинности? Зачем преследовать тех, кто сомневался в исторической точности библейских описаний?

— Потому что буквальная истинность дает власть, — ответил Адриан. — Если Библия — слово Божие, записанное точно и без ошибок, то те, кто её интерпретируют, говорят от имени Бога. А если это сборник текстов, написанных людьми и переведенных с ошибками…

— То монополия на истину разрушается, — закончила Диана.

Мы проехали контрольный пункт на границе Синайского полуострова. Пейзаж стал еще более пустынным — бесконечные холмы песчаника и гранита под безжалостным солнцем.

Несколько минут мы ехали в полной тишине. Усталость от долгой дороги и напряжённых разговоров давала о себе знать. Я смотрел на проплывающие за окном скалы и думал о том, сколько людей прошло здесь за тысячелетия. Пророки, паломники, завоеватели, беженцы. Каждый искал что-то своё — Бога, истину, спасение, просто воду и укрытие.

Кардинал сидел неподвижно, глядя в одну точку. Я видел, как он время от времени сжимает и разжимает кулаки — привычный жест, когда он о чём-то напряжённо думает.

Диана листала свой блокнот, но не делала записей. Просто перечитывала что-то из предыдущих заметок.

Адриан первым нарушил молчание:

— Альберто, вы в порядке?

Кардинал вздрогнул, словно очнулся от глубоких размышлений.

— Да, просто… — он помолчал. — Просто думаю о том, скольких людей я мог ввести в заблуждение за годы служения. Проповедуя абсолютную истинность текстов, в точности которых теперь сомневаюсь.

— Вы проповедовали то, во что искренне верили, — мягко сказала Диана. — Это не ложь.

— Но результат тот же, — возразил кардинал. — Люди основывают свою жизнь на том, что я им говорил. А если я ошибался?

— Тогда у вас есть шанс найти более глубокую истину, — ответил Адриан. — И поделиться ею. Разве это не то, к чему призван каждый искатель?

Кардинал кивнул, но я видел, что внутренний конфликт не отпускает его.

— Вот что меня поражает, — сказал я, глядя на эти суровые пространства. — Как два миллиона человек могли здесь выжить сорок лет? Где они брали воду, пищу? Куда девали отходы?

— С физической точки зрения это невозможно, — согласился Адриан. — Такая масса людей за сорок лет превратила бы Синайскую пустыню в помойку. Следы были бы видны до сих пор.

— А шесть тысяч человек могли пройти почти незаметно, — добавила Диана. — Небольшие стоянки, которые ветер и время легко стерли.

Кардинал откинулся на спинку сиденья.

— Понимаю, к чему вы ведете. Если исход был значительно меньше по масштабу, то это просто миграция одного из множества семитских племен. Ничего уникального с исторической точки зрения.

— Но с духовной точки зрения события могли иметь огромное значение для участников, — возразила Диана. — Размер группы не определяет силу религиозного опыта.

— Тогда почему в текстах размер так преувеличен?

— Может быть, потому что поздние редакторы хотели подчеркнуть величие события? Превратить историю небольшого племени в эпос великого народа?

Адриан задумчиво кивнул.

— И со временем эти поэтические преувеличения стали восприниматься как исторические факты.

— А потом на основе этих «фактов» строились сложные богословские концепции, — добавил я.

За окном начали показываться горы. Красные и желтые скалы поднимались все выше, создавая величественный, но суровый пейзаж.

— Скоро будем в монастыре, — сообщил Махмуд. — Еще полчаса езды.

Кардинал Санторини долго смотрел на приближающиеся горы.

— Знаете, что самое сложное во всем этом? — сказал он наконец. — Не то, что некоторые библейские описания могут быть неточными. А то, что я всю жизнь учил людей верить в буквальную истинность этих описаний.

— И что теперь? — мягко спросила Диана.

— Теперь я еду в древний монастырь за артефактом, который может подтвердить еще более радикальные теории о природе божественного замысла. — Он усмехнулся. — Год назад я бы счел это безумием. Сегодня это кажется единственным честным путем к истине.

Адриан наклонился к кардиналу.

— Альберто, поиск истины никогда не был предательством веры. Скорее наоборот — отказ от поиска истины предает все, во что мы действительно верим.

— Возможно, — кивнул кардинал. — Но легче от этого не становится.

Дорога начала подниматься в горы. Асфальт сменился грунтовкой, и внедорожник замедлил ход. Красные скалы обступили нас с обеих сторон, их вершины пылали в лучах заходящего солнца.

Солнце клонилось к горизонту, окрашивая скалы в оттенки от ярко-оранжевого до глубокого пурпурного. Тени в ущельях становились почти чёрными, создавая драматический контраст. Я понял, почему древние считали эти места священными — здесь чувствовалось присутствие чего-то большего, чем просто камень и песок.

— Синайские горы, — сказал Махмуд, осторожно ведя машину по серпантину. — Место, где, согласно Библии, Моисей получил скрижали завета.

— Гора Синай где-то здесь? — спросил я.

— Есть несколько гор, которые претендуют на это название, — ответил водитель. — Джебель-Муса — самая известная, рядом с монастырём. Но некоторые считают, что истинная гора Синай была в другом месте.

— Ещё одна библейская локация под вопросом, — усмехнулся Адриан.

Воздух стал прохладнее. На высоте почти полторы тысячи метров пустынный зной отступал, уступая место комфортной вечерней прохладе.

Диана высунула руку в окно, ощущая перепад температуры.

— Понимаю, почему монахи выбрали это место. Здесь легче дышится. И какая-то особая атмосфера.

— Это место силы, — согласился кардинал. — Чувствуешь, даже если не веришь в Бога. Что-то в этих горах заставляет задуматься о вечном.

Дорога петляла между скал, с каждым поворотом открывая новые виды. Я видел древние тропы, высеченные в камне, остатки старых укреплений на вершинах холмов. Эта земля хранила тысячелетия истории.

— Вон там, — указал Махмуд на долину между скал. — Монастырь святой Екатерины.

Я наклонился к окну. Передо мной открылся вид на древние стены из серого гранита, окружённые красными горами, как драгоценный камень в оправе. Небольшие здания с плоскими крышами теснились внутри крепостных стен. Колокольня возвышалась над остальными постройками. Зелень садов контрастировала с суровостью окружающих скал.

Место выглядело одновременно уязвимым и неприступным — маленький островок цивилизации, упрямо цепляющийся за жизнь среди дикой красоты пустыни.

— Основан в шестом веке, — сказал Махмуд, когда мы спускались в долину. — Император Юстиниан приказал построить крепость для защиты монахов. С тех пор непрерывно действует. Почти полторы тысячи лет.

— Полторы тысячи лет люди молятся здесь, — тихо произнёс кардинал. — Поколение за поколением. И все они верили в то же самое, что и я когда-то верил безоговорочно.

— А теперь? — спросила Диана.

— А теперь я не знаю, что хуже — их наивная вера или моё усложнённое сомнение.

Внедорожник медленно подъехал к массивным деревянным воротам. Стены монастыря, сложенные из огромных гранитных блоков, возвышались над нами, создавая ощущение защищённости и изоляции одновременно.

— Вот мы и добрались, — сказал Адриан. — До второго резонатора.

— И до новых вопросов, которые он может с собой принести, — добавила Диана.

Я смотрел на древние стены, освещённые последними лучами заката. Где-то за ними, в монастырском хранилище, нас ждал яшмовый резонатор — второй ключ к тайне, которую дядя Томас хранил тринадцать лет.

Кардинал долго смотрел на монастырь, где нас ждала встреча с людьми, посвятившими жизнь служению Богу в его традиционном понимании.

— Интересно, что подумают монахи, если узнают о наших сомнениях в точности библейских переводов? — задумчиво сказал он.

— Возможно, некоторые из них задаются теми же вопросами, — предположила Диана. — Не все религиозные люди боятся честного поиска истины.

— Надеюсь, вы правы, — ответил кардинал, когда наша машина приблизилась к древним воротам монастыря святой Екатерины.

За этими воротами нас ждал не только яшмовый резонатор, но и встреча с людьми, чья вера могла оказаться либо более гибкой, либо более хрупкой, чем мы предполагали.

В любом случае, мы были на пороге очередного шага к истине, которая становилась все более неожиданной и сложной.