ГЛАВА 2: «ПАРТНЁР»

Диана появилась в моей жизни пять лет назад на конференции «Научные методы в гуманитарных исследованиях». Я выступал с докладом о применении акустического анализа в археологии, когда заметил в зале девушку, которая не просто слушала, а яростно записывала каждое слово.

После доклада она подошла первой.

— Ваш метод можно применить к изучению храмовой архитектуры? — спросила она без предисловий. — Акустические свойства могли влиять на ритуальные практики.

Я был поражен. Большинство гуманитариев воспринимали физику как что-то из другой галактики, а эта девушка уже думала о практическом применении.

— Диана Ринг, — представилась она, протягивая руку. — Филолог-религиовед, изучаю древние религиозные тексты и мифологические системы.

— Дэвид Резон, физик. Изучаю акустические свойства в археологии.

— Знаю, — улыбнулась она. — Читала ваши статьи о резонансе в древних сооружениях. Блестящий подход к решению исторических загадок.

У меня было несколько девушек до Дианы, но что-то всегда не складывалось. То характеры не сходились, то взгляды на жизнь кардинально различались, то просто наши миры оказывались слишком разными. Отношения длились не дольше полугода. Были и долгие перерывы, когда я вообще не встречался ни с кем. Уже начинал думать, что останусь один, но тут появилась она.

Уже тогда я понял — передо мной не обычная исследовательница. Высокая, спортивная, с каштановыми волосами, собранными в практичный хвост, и пронзительными серыми глазами, которые, казалось, видели больше, чем говорили. В её облике сочетались женственность и решительность — такие женщины покоряют не только сердца, но и древние тайны.

Диана защитила кандидатскую по сравнительной мифологии в двадцать шесть лет, свободно читала на латыни и древнегреческом, а её статьи о трансформации раннехристианских мифов публиковали ведущие журналы Европы.

Родители заложили фундамент её академических успехов с самого детства. Мать, признанный египтолог, проводила дни за расшифровкой коптских папирусов и могла часами рассказывать о тонкостях иероглифики, словно древние символы были для неё живым языком. Отец преподавал классическую филологию в университете, и его лекции о Гомере собирали полные аудитории. В их доме античность не была музейной древностью — Софокл и Еврипид звучали за обеденным столом наравне с обсуждением последних археологических открытий в Египте. Родители никогда не заставляли Диану изучать языки, но когда в доме постоянно слышишь латынь, древнегреческий и обрывки коптских текстов, впитываешь это естественно, как родную речь. Может, поэтому Диана и выросла с убеждением, что прошлое не менее реально, чем настоящее.

Единственное, что могло вывести Диану из равновесия, была бюрократия. Отчеты, согласования, административные процедуры — всё это было её ахиллесовой пятой. Она могла часами разбирать древний манускрипт, но заполнение университетских форм превращалось в пытку.

Но главное — она обладала удивительным сочетанием качеств. Холодный расчет и рассудительность ученого сочетались в ней с жаждой экстрима. Диана спокойно разбирала древние тексты в библиотеке, а на выходных носилась по трассам на спортбайке. «В здоровом теле — здоровый дух», — любила говорить она, и это была не просто фраза.

Мы жили вместе уже три года в гражданском браке — так, как это принято в академических кругах. Фиктивная свобода при полной верности друг другу. Жили в свое удовольствие, без штампов и обязательств, но с полным доверием.

Дианае нравилось, что я не просто физик, а еще и криптограф — она с восхищением наблюдала, как я разгадывал шифры или применял физические методы к гуманитарным задачам. А я восхищался её способностью поглощать знания — она буквально впитывала информацию, как губка. Высокий IQ, фотографическая память и аналитический склад ума делали её похожей на Лару Крофт от науки.

Правда, она заставляла меня бегать по утрам.

— Вставай, ленивец, паутиной зарастешь, — шутливо говорила она, выдергивая меня из постели в шесть утра.

Поначалу мне было в тягость вставать ни свет ни заря и куда-то бежать. Но потом как-то втянулся. Наверное, хорошо, когда есть человек, который вносит новое в твою жизнь. Зато теперь в свои сорок я в отличной форме.

Именно тогда я и назвал её «расхитительницей знаний» — она была рождена для приключений и открытий.

Сейчас, возвращаясь домой с блокнотами дяди на заднем сиденье, я думал о том, как рассказать Диане обо всем. По телефону было ясно — она поняла, что я еду не с пустыми руками.

Диана работала за компьютером, когда я вошел. Подняла глаза, оценивающе посмотрела на мое лицо и сразу поднялась. Подошла и обняла меня, чувствуя напряжение, которое я даже не пытался скрывать.

— Тяжелый день? — тихо спросила она, не отпуская. — Выглядишь так, словно увидел призрака.

— Может, и увидел, — я крепче прижал её к себе. — Дядя оставил мне кое-что невероятное.

— Расскажешь за ужином, — она отстранилась и внимательно посмотрела мне в глаза. — Сделаю сэндвичи и заварю твой любимый черный чай. Выглядишь так, что кофе тебе сейчас не поможет.

Сэндвичи — кулинарный максимум Дианы. За три года совместной жизни я взял готовку на себя после того, как она умудрилась сжечь яичницу, одновременно изучая коптский папирус. «Я могу читать на семи языках, но язык кулинарии мне недоступен,» — смеялась она.

— И не волнуйся, ничего не подожгу, — добавила она с самоиронией. — Сэндвичи даже я не испорчу.

— Спасибо, — я благодарно опустился в кресло. — Целый день ничего не ел, а в голове… каша из вопросов.

Пока Диана готовила на кухне, я сидел и смотрел на сумку с блокнотами. Как объяснить то, что сам еще до конца не понимал?

Она поставила передо мной тарелку и большую кружку дымящегося чая, села напротив. Молча подождала, пока я съел половину сэндвича — Диана всегда чувствовала, когда лучше не торопить с разговорами.

Только после того, как я доел сэндвич, она тихо спросила:

— Что там у твоего дяди?

— Он оставил мне… находку. Которая может изменить многое.

— Рассказывай.

Я потянулся к сумке и достал блокноты, разложил их на столе.

— У дяди была тайная комната. Настоящая, с секретным входом и сейфом. Тринадцать лет он там что-то изучал.

Диана взглядом окинула блокноты, прочитала названия.

— «Утраченный фрагмент», «Стертые страницы», «Вопросы о мятеже»… — её голос стал серьезнее. — Дэвид, это не просто археологические заметки.

— Что ты видишь?

— «Утраченный фрагмент» — скорее всего, речь об апокрифических текстах. Тех, что не вошли в канон. — Она взяла блокнот, ощупала обложку, словно пытаясь почувствовать вес содержащихся в нем тайн. — «Стертые страницы» может означать цензуру, сокрытие информации. Или попытку стереть что-то из истории.

Диана медленно провела пальцем по корешку блокнота.

— Твой дядя выбирал названия очень осторожно. Завуалированно, но понятно для посвященных.

— А «Вопросы о мятеже»?

Диана нахмурилась.

— Если это то, о чем я думаю… восстание Люцифера. Но почему «вопросы»? Обычно говорят о «причинах» или «истории» мятежа.

— Нет. Это намного больше. В 2012 году Томас нашел в Синае древние тексты. Не обычные — те, которые могут перевернуть представления о религии.

Диана взяла блокнот «Два источника», полистала несколько страниц.

— Аккуратный почерк, методичные записи… но содержание… — она подняла глаза. — Дэвид, здесь речь о книге Бытие, первая и вторая глава. О различиях в текстах творения.

— Ты понимаешь, о чем он пишет?

— Понимаю. — Диана медленно перелистнула несколько страниц. — В первой главе Бытия человек создан последним, мужчина и женщина одновременно. «По образу Божию сотворил его, мужчину и женщину сотворил их.» Получает власть над всем творением.

— А во второй?

— Во второй главе Адам создан первым, до животных. Ева — потом, из его ребра. И они не властители, а садовники в Эдеме. — Она подняла глаза. — Два совершенно разных статуса человека.

— И что из этого следует?

— А что если… — Диана замолчала, обдумывая слова. — Что если это не просто разные литературные традиции? Что если первое творение действительно было другим? Человек как равный Богу, соправитель. А второе — это уже… переделка. Понижение в статусе.

Я почувствовал мурашки по коже.

— Ты серьезно?

— Твой дядя серьезно. И если у него есть тексты, подтверждающие эту гипотезу…

— А вот это, — я показал на блокнот «Вопросы о мятеже», — самое провокационное.

Диана открыла блокнот «Вопросы о мятеже», пробежала глазами первую страницу. Я видел, как изменилось выражение её лица — брови слегка сдвинулись, губы сжались в тонкую линию. Она медленно провела пальцем по строчкам, словно боясь, что слова исчезнут.

Я знал этот взгляд — так Диана смотрела на тексты, которые заставляли её пересматривать все убеждения. В её семье религия не была догмой, но уважение к традициям впиталось с молоком матери. И вот теперь она держала в руках нечто, способное эти традиции разрушить.

— Он пишет о Люцифере… о его восстании. Почему он пошел против Бога. — Голос Дианы стал тише. — Это теологические рассуждения, но такие… провокационные, что церковь их точно не примет.

Она подняла глаза, и я увидел в них смесь восхищения и тревоги.

— Дэвид, твой дядя ссылается на конкретные тексты. Документы, которые он нашел в Синае. Если это подлинники… — она не договорила.

— Что тогда?

— Тогда всё, что нас учили о восстании ангелов, может оказаться искаженной версией истории.

Диана медленно закрыла блокнот и отложила его, словно боясь прикасаться к чему-то взрывоопасному. Она потерла виски — я знал этот жест, так она реагировала на информационную перегрузку.

— Дэвид, если эти материалы подлинные… если у твоего дяди действительно есть доказательства… — Она посмотрела на меня, и в её глазах читалось понимание масштаба происходящего. — Это не просто научное открытие. Это может расколоть церковь.

— Поэтому дядя и скрывал все тринадцать лет после находки.

За окном начался дождь, капли стекали по стеклу, словно слезы. Диана долго изучала страницы блокнота, затем медленно закрыла его. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только стуком дождя по подоконнику.

— Дэвид, ты понимаешь, что с такими находками делают? — её голос звучал осторожно, словно она боялась спугнуть хрупкую тишину.

— Прячут. Или уничтожают.

— Или просто замалчивают, — добавила Диана. — Если такое попадет в прессу — представляешь, какой будет резонанс? А академические круги нас просто сотрут в порошок.

— Доступ к архивам закроют, гранты прекратят, — продолжил я. — Нас объявят псевдоучеными.

— Именно. Я видела, как коллеги теряли позиции в университетах за менее спорные работы. — Диана встала и подошла к окну, наблюдая за струйками дождя. Её силуэт выглядел напряженным, плечи слегка приподнялись.

— Когда твоя карьера строится на репутации, достаточно одного «неудобного» открытия, чтобы всё рухнуло. — Знаю профессора, который двадцать лет изучал ранние религиозные тексты. Написал статью о возможных противоречиях в канонических евангелиях. — Диана провела пальцем по запотевшему стеклу. — Двадцать лет безупречной работы перечеркнули одной статьей. Контракт не продлили.

— Официальные причины?

— «Недостаточная научная активность». — Она обернулась, и в её голосе слышалась едва сдерживаемая горечь. — Человек посвятил жизнь поиску истины, а его выставили бездельником. — Еще одна коллега-археолог нашла фрагменты, которые ставили под сомнение датировку некоторых новозаветных событий. Ее исследование заблокировали на стадии рецензирования.

— Рецензенты отклонили?

— Формально да. На практике — давление влиятельных кругов на редакцию журнала. — Диана села обратно. — Католические университеты увольняют за критику церковных догматов. Протестантские — за сомнения в буквальности Библии. А светские вузы не любят радикальные теории.

— И что происходит с такими людьми?

— Кто-то уходит в частные исследования. Кто-то меняет специализацию. Многие просто оставляют науку. — Она помолчала. — А некоторые продолжают работать в тени, зная, что их открытия никогда не увидят свет.

— Значит, лучше молчать?

— Я этого не говорила. Но нужно понимать цену.

Мы снова помолчали. Дождь усилился, барабаня по крыше.

— А что если дядя был прав? — сказала наконец Диана, глядя на отражение блокнотов в мокром стекле. — Что если некоторые истины действительно стоят риска?

— Даже если это разрушит нашу карьеру?

— Дэвид, всю жизнь мы изучаем крохи. Фрагменты. Предположения. — Она оторвалась от окна и посмотрела на блокноты. — А здесь может быть целая картина.

— Опасная картина.

— Самые важные открытия всегда опасны.

За окном дождь постепенно стихал, словно сама природа выждала наше решение.

Я подумал о родителях, которые всю жизнь верили в незыблемость научных истин. О дяде, который тринадцать лет нес это бремя в одиночестве. О том, что мы можем потерять, и о том, что можем найти.

— Завтра позвоню Адриану, — сказал я.

— Хорошо, — твердо ответила Диана.